Встреча от лукавого - Алла Полянская

Зазвонил телефон, у меня сейчас истерика начнется, ей-богу. Ну вот, звонит Реутов.

– Дай сюда. – Фролов забирает у меня трубку. – Привет, Дэн. Нет, попал правильно. У Лины ларингит, она говорить не может. Нет, совсем. Да, сейчас привезу.

Отдав мне трубку, Фролов стал перестраиваться в другой ряд – молча, не говоря ни слова. Хорошенькое дело. Я что, пустое место?

– Лина, взяли Колесова, и он поет как птица. Дэн хочет, чтоб ты это послушала.

Песни Колесова? Забавно. Зачем мне это? Я, конечно, с удовольствием посмотрю на самого Дэна и даже послушаю, что он говорит, но снова сидеть в его кабинете и чувствовать на себе злобные взгляды убийц-неудачников мне не хочется. Но, похоже, у меня нет выбора.

– Это очень удачно, что ты не способна говорить. – Фролов припарковал машину и посмотрел на меня. – Сиди, молчи, кивай головой. Нужно разгрести кучу дерьма, посреди которой тебя угораздило приземлиться. Кто такой Мирон?

Вопрос прозвучал неожиданно, я понимаю, что Фролов давно хотел его задать и застать меня врасплох, а потому я изумленно округляю глаза. Надеюсь, он понимает, что я впервые слышу о каком-то там Мироне.

– Да ладно. Вы с Ольгой о нем говорили.

Трындеж и провокация. Если мы и говорили, то наедине, Фролов этого слышать не мог. Или же по телефону. Тоже не мог. Так откуда он знает? Нужно подумать. Я смотрю на Фролова невинным и недоумевающим взором и непонимающе качаю головой, уж если он сейчас мне не поверит, то он прожженный циник.

– Ладно, проехали. – Фролов кивает на здание полиции. – Идем, Реутов ждет.

Дэн и правда ждет. На столе большая кружка с чаем и пара бутербродов на тарелке. Видимо, он привык жить на работе, но питаться бутербродами очень вредно, там сплошной холестерин, к тому же сухомятка, для желудка просто смерть.

– Расклад такой. – Дэн отпил чаю и проглотил остатки бутерброда. – Как я и думал, эти двое – просто исполнители. Фишка в том, что бывший работодатель Лины написал на нее заявление, обвиняя в мошенничестве, и настаивал, чтобы мы дали делу ход. А я присовокупил его заявление к пачке таких же – там пострадавшие даже выплатили мошенникам суммы по решению суда, но продолжали настаивать, что никаких дел с ними не имели. И тут такой подарок – девушка Маша, которая хоть и молчала как партизан, однако телефончик ее мы распотрошили на предмет контактов и переписки. И имя всплыло. И если Маша молчала, потому что ни за что не хотела выдавать гражданина Колесова, то у данного гражданина таких тонких чувств по отношению к гражданке Могульской не наблюдается. Поняв, что к обвинениям в мошенничестве мы добавим обвинение в покушении на убийство, да еще группой лиц по предварительному сговору – а это, как вы понимаете, уже совершенно иная статья, он рассказал не только о Маше, но и о той даме, которая все организовала. Конечно, теперь он отделается легким испугом по сравнению с другими участниками преступной группировки.

– Я же говорил. Да ты и сам знаешь – ищи, кому выгодно, а выгодно было только одному человеку. – Фролов удовлетворенно кивнул. – Не могла Маша это спланировать, да и Колесов не показался мне самым острым ножом в ящике. Нет, здесь приложил руку кто-то с фантазией и хорошим знанием психологии.

– И химии, кстати. Накладка, конечно, вышла неприятная, Лина документы нашла. Не надо было держать их в папке с остальными бумагами, Колесов пропечатывал акты и счета и поставил печати на липовые документы. Один шанс из тысячи, что Лина могла их найти – и так уж совпало. Правда, вместо того, чтобы показать их собственнику фирмы, она показала их подруге, а та внесла коррективы в план, ей нужен был шанс занять место Яблонской. Лина, ты ведь знаешь, кто все это организовал?

Конечно, знаю. Но я обо всем этом перестала думать сразу, как только начала работать над сказкой об эльфе и божьей коровке. Я и сейчас какой-то частью мозга о них думаю, у меня уже целая книжка получилась – с приключениями в картинках, и если эту книжку издать, а потом сделать ролик, то получится очень удачно. Если клиенты согласятся. А нарисую я быстро и напишу быстро – она уже есть у меня в голове, игрушечные голоса персонажей звучат, словно в мозг мне впихнули радио, и оно периодически включается.

А еще я думаю о том, что где-то, возможно, есть человек, который хочет меня убить. Нет, я не размышляю об этом всерьез, но мысль эта вертится где-то в районе правого виска.

И о Тоньке я думаю – как она переживет все это. И еще очень хочу услышать Матвея. И чтоб Мирон вернулся в свой дом, а я бы тогда съехала, но то было бы потом, а до этого мы с Ольгой организовали бы вечер с грилем и прочими посиделками. Когда она мне рассказала, как они с Мироном иногда устраивают такие пикники, я обзавидовалась.

И я хочу, чтобы наша бабуля переехала к нам с Петькой. Стоп… ну, хорошо, переедет она. Каково ей будет на третьем этаже в двухкомнатной квартире, если она привыкла жить на земле? Нужен дом, и я сегодня же этим займусь, потому что если бабуля согласится переехать, то нужно будет перевезти ее до снега, а тут рукой подать до зимы.

Мне совсем нет дела до дурацкой истории с мошенничеством, и до Люськи тоже. А насчет отравленной чашки… они же не могли на самом деле предположить, что я не стану из нее пить. Кто знал, что я не пью ничего, кроме сока и минералки? Никто. Я это не афишировала. На работе, если случалось устроить посиделки, я наливала себе чай или кофе, как все, чашку брала из сервиза в моем кабинете – иногда клиентам кофе подавали. И на разных днях рождения все пили чай или кофе, а я нет, но кто на это обращал внимание? Правильно, никто. Мы мало интересуемся друг другом. Культивируется кислотная офисная среда, где каждый друг другу соперник и враг, и все общение происходит согласно табели о рангах, даже на корпоративах. Люди тупо не умеют общаться между собой. Они зависают в Интернете, и им не одиноко, но в реальной жизни они не знают, как общаться, не умеют напрочь. Не все, но многие. Особенно последнее поколение офисных киберлюдей.

Нет, я не приветствую другие крайности: мол, мы все одна семья, и зашибись. Потребовать работу в такой «семье» – значит прослыть врагом. Должна быть какая-то середина, но она мало где есть. И в этом плане мне пока очень нравится моя новая фирма, хотя там параноидальные порядки, и все же есть в этом сообществе место нам самим – не только как функциональным единицам согласно штатному расписанию, но и просто – нам, как людям. Это важно, по крайней мере для меня.

– Лина, ты что, уснула? – Реутов стучит ручкой по столу, как школьный учитель, реагирующий на шум. – Ты знаешь, кто все организовал?

Это же очевидно! Я и вчера знала, тоже мне, открытие. И Фролов знал, но дал Дэну возможность сделать свои выводы.

– Понятно. – Реутов отодвигает чашку и смотрит на меня. – Лина, о чем ты думаешь? Я тут распинаюсь, а она витает! Слушай меня. Всю схему придумала твоя коллега и подруга Людмила Чайкина.

Люська могла, конечно. А вот убить меня… Она хоть предательница и дрянь, но вряд ли хотела меня убить. Зачем ей это? Хотя, что я знаю о том, кто что может? Скажи мне неделю назад, что я буду закапывать на острове трупы, я бы не поверила. А ведь закапывала и не жужжала. И о Люське я знаю только то, что та мне говорила, но говорила ли она мне правду?

Я знала, что она любит свои косяки навешивать на других, причем совершенно не парится по поводу неблаговидности такого поступка. Но мы с ней дружили… сколько лет? Пожалуй, года три. У меня с подругами как-то не срослось: те, что были в институте, вышли замуж, разъехались или обзавелись потомством. А подружки со двора исчезли сами собой и давно. Никто не остался жить в нашем доме. Да и Виктор всегда повторял, что для замужней женщины лучшая подруга – муж, и все мои интересы должны находиться в плоскости свершений на ниве капиталистического труда, чтобы упрочить материальное положение семьи, и в собственно семейных отношениях. Сам Виктор когда-то окончил институт метрологии и работал в какой-то конторе со смешной зарплатой, но зато по специальности, как с гордостью объявляла всем моя свекровь.

На самом деле я ничего толком не знала о Люське, кроме того, что ей всегда хотелось купить несколько объектов недвижимости, сдавать их в аренду, а на эти деньги жить не тужить, ездить по Парижам и покупать цацки и шмотки. Оказалось, что ей еще очень хотелось объединить свой отдел маркетинга с моим рекламным и возглавить это злокачественное новообразование. Причем любой ценой – даже ценой такой гнусности, как подделка моей подписи на документах, чтобы я выглядела, по меньшей мере, идиоткой, подписавшей такие бумаги не глядя, а в худшем случае – воровкой. Но они и предположить не могли, что шеф даст делу официальный ход, ведь ничего же не пропало. А шеф был в ярости и отнес все в полицию. Конечно, там бы выяснили, что подпись – подделка, а вот если бы меня убили, дело бы закрыли. Фролов прав, Люське не было резона оставлять меня в живых.